Мероприятие прошло под эгидой Петербургского международного юридического форума и образовательного проекта «LF Академия» и при поддержке Министерства юстиции Российской Федерации
Уважаемые участники конференции!
Россия, признавая юрисдикцию Европейского суда по правам человека, последовательно имплементирует его решения в национальную правовую систему.
Совет Федерации содействует развитию конституционного правосудия в рамках рассмотрения законов, регламентирующих основы конституционной юстиции, и рассмотрения изменений, направленных на исполнение решений Конституционного Суда, а также на имплементацию постановлений Европейского суда по правам человека в российскую правовую систему.
В этом году Россия ратифицировала Протокол № 15 к Европейской конвенции о защите прав человека, закрепляющего субсидиарную роль Европейского суда по правам человека.
При этом одной из основных тенденций правового развития является развитие внутригосударственных средств правовой защиты. Именно государство является тем институтом, который создает условия для реализации прав и обеспечивает их защиту. Конституция РФ закрепляет высокий уровень гарантий защиты прав человека[1]. Поэтому российские органы власти заинтересованы в создании условий для обеспечения полной и эффективной защиты прав на национальном уровне.
Изменениями 2015 года в Федеральный конституционный закон приняты меры по совершенствованию механизма исполнения решений ЕСПЧ. Перед нами стоял вопрос о том, каким образом легитимировать толкование, которое противоречит Конституции. Ведь нормативные предписания будут восприняты обществом только в том случае, если их юридическое толкование будет приближено к исторически сформированным представлениям социума конкретного государства. Основной закон консолидирует такого рода представления. Это следует из преамбулы Российской Конституции.
В связи с названными изменениями в Федеральный конституционный закон Венецианская комиссия обратила внимание на необходимость установления диалога с ЕСПЧ. И в данном вопросе мы, безусловно, поддерживаем позицию Конституционного Суда Российской Федерации[2]. Обеспечить достижение правомерного компромисса возможно лишь при условии имплементации в правовую систему норм, соответствующих Конституции. Примером такого компромисса является одно из недавних решений Конституционного Суда по делу об исполнения решения ЕСПЧ «Анчугов и Гладков против России»[3].
Правовые позиции ЕСПЧ претерпевают эволюционное изменение и вряд ли могут считать устоявшимися. Следовательно, конкретные критерии неавтоматического ограничения прав в ЕСПЧ претерпевали существенные изменения. При этом сам ЕСПЧ всегда подчеркивает о существующем европейском консенсусе. Как нам известно, методология установления такого консенсуса отсутствует. И, на наш взгляд, не всегда достаточно установить общее согласие большинства или наличие единообразия подходов в правоприменении. Особую озабоченность вызывает формирование вывод о наличии европейского консенсуса на основании только докладов правозащитных организаций. В этой связи недостаток легитимной основы европейского консенсуса как основания для корректировки национального законодательства предопределяет рекомендательный характер основанных на нем решений.
Представляется, что важной совместной задачей является выработка единообразного правопонимания пределов ограничений прав, параметров их соразмерности и пропорциональности.
Так, открытым остаётся вопрос о пределах ограничения прав лиц, участвующих в деятельности террористических и экстремистских организаций. Поэтому, поддерживая тезис члена Конституционного Совета Франции Клер Бази-Малори[4] о необходимости установления нового вида равновесия между личной свободой и безопасностью.
В этой связи ревизия «критериев балансирования», совершенствование механизма применения принципа пропорциональности позволят законодателю выработать достаточные правовые средства для обеспечения баланса частных и публичных интересов.
Ещё один вопрос, на который необходимо обратить внимание – это обязательная имплементация в правовую систему толкования международного договора, которая может привести к игнорированию воли конституционного законодателя. Как известно, такое толкование зачастую основано на анализе законодательства, представленного экспертными заключениями, которые отражают так называемый европейский консенсус. Вместе с этим отсутствует достаточно развитый механизм экспертной оценки норм национального права с точки зрения сохранения конституционной идентичности, в том числе на основании решений Конституционного Суда. Как следствие, говорить о наличии всего спектра мнений экспертного сообщества по актуальным положениям законодательства не приходится.
Так, например, недавнее решение Конституционного Суда по вопросу ограничения избирательных прав осуждённых заключённых выявило расхождения в переводе терминов национального законодательства, недостатки применения конвенционных терминов к содержанию сформированных в национальном законодательстве правовых институтов[5]. Как следствие, названные обстоятельства приводят к конституционно-конвенционным коллизиям.
Полагаю, что обсуждение обозначенных в моём выступлении вопросов получит развитие в рамках сегодняшней дискуссии.
Благодарю за внимание и желаю участникам конференции плодотворной работы!
[1] Наряду с признанием прав человека высшей ценностью (статья 2) Конституции России закрепляет обязанность государства по защите прав в восьми статьях (2, 18, 45, 46, 71, 72, 79, 80).
[2] Конституционный Суд в своем Постановлении от 19 апреля 2016 года указал на готовность к поиску правомерного компромисса, пределы которого очерчивает Конституция РФ. Признавая объективную необходимость деятельности ЕСПЧ по выявлению структурных недостатков национальных правовых систем и предложению путей к их устранению, Конституционный Суд обратил внимание на наличие проблем, связанных с возможными отступлениями от принципа субсидиарности, на основе которого ЕСПЧ призван осуществлять возложенные на него полномочия, что, в свою очередь, может приводить к конфликту с конституционным законодателем.
[3] В частности, допускается возможность перевода отдельных режимов отбывания лишения свободы в альтернативные виды наказаний, хотя и связанные с принудительным ограничением свободы осужденных, но не влекущие ограничения их избирательных прав.
[4] Озвучена в докладе Клер Бази-Малори на Международной конференции «Современная конституционная юстиция: вызовы и перспективы», прошедшей в Конституционном Суде 17 мая 2016 года.
[5] Постановлении ЕСПЧ по делу «Анчугов и Гладков против России» (п. 31) для перевода содержащегося в ст. 32 Конституции РФ понятия «лишение свободы» использован термин «detention». В связи с этим необходимо иметь в виду, что понятие «лишение свободы» (imprisonment) как вид уголовного наказания, по смыслу ст. 32 Конституции РФ и статей 44, 56 и 57 УК РФ, не совпадает по своему содержанию с используемым в пункте 1 статьи 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод понятием «лишение свободы в соответствии с законом» (deprivation of liberty by law) как любое законное задержание, заключение под стражу, содержание под стражей (detention), разновидностью которого является «законное содержание под стражей лица, осужденного компетентным судом» (the lawful detention of a person after conviction by a competent court) (подпункт «a»), т. е. уголовное наказание, наряду с другими разновидностями «лишения свободы в соответствии с законом» посредством законного задержания, заключения под стражу, содержания под стражей, которые уголовным наказанием не являются.